Поступь Повелителя - Страница 99

Медленно, нехотя, словно не желая возвращаться к бессмысленной и ненужной теперь жизни, Кантор приподнял ресницы и тут же опять зажмурился. Здесь было слишком светло, в этой реальности, слишком ясно и жизнерадостно. Солнце, птицы, белая кора березки… Вот только холодно… Почему так холодно?

Он поморгал, привыкая к яркому свету, взглянул на мир и с глухим стоном прижался щекой к стволу березы, которую так и обнимал до сих пор, опасаясь упасть. То, что он стоял в кучке подтаявшего снега босиком и в одной рубашке, Кантора не очень взволновало, но вот место, где он находился… Похоже, не только Лабиринт, но и судьба наделена извращенным чувством юмора. Или ей просто нравится издеваться над одним несчастным мистралийцем. Вот как раз сейчас ему охренительно полезно будет для восстановления душевного равновесия пройтись по кладбищу, каким бы тихим и мирным оно ни казалось! Ну за что, а?

Кантор поднял руку, чтобы протереть глаза и отогнать прочь закипающие слезы, и с удивлением обнаружил, что на левом запястье до сих пор болтаются полиарговые наручники. Странно. Получается, из плена его кто-то все же вытащил. Не сам же он в беспамятстве свои наручники расстегнул. А раз вытащили его, значит, и Жак с Мафеем тоже спаслись и о них можно не беспокоиться. С другой стороны, спасать человека, чтобы бросить его на каком-то кладбище в снегу без сознания и в одном исподнем, – еще более странно…

На какой-то миг Кантору почудилось, что это и есть последний подарок судьбы, возможность покончить с бессмысленной жизнью мягко и безболезненно. Безумная идея лечь здесь же под березкой и тихо замерзнуть насмерть на какой-то миг показалась ему столь соблазнительной и стоящей, что он невольно стал присматривать подходящее место. Но наткнулся взглядом на ближайшую оградку, вспомнил королевскую голову в Лабиринте, и нездоровая тяга к покою сменилась злым, жгучим стыдом. Опять раскис, опять сопли распустил, начал жалеть себя и искать легкого пути. Стыд и срам, сопливый эльф в подобной ситуации повел себя достойнее! Отказаться от жизни, когда она становится слишком тяжелой, – слабость, недостойная мужчины. Нет, ты попробуй вот так, как некоторые, – вцепиться в ускользающую жизнь зубами, в прямом смысле, и держаться, без всякой надежды на спасение, на одном упрямстве, день, два, неделю, сколько потребуется… И, что примечательно, некоторым для этого не нужно, чтобы пришел добрый доктор и дал фантастического пинка под зад.

Кантор выбрался из серого рыхлого снега на дорожку и присел на ближайшую скамейку. Прежде всего – согреться. Когда-то папа его этому учил, и у него все получалось. Единственный раз в жизни, когда он серьезно простудился, был тот самый случай в Поморье, с Саэтой. Если не поторопиться, сегодня будет второй. А еще веселее будет отморозить ноги и потом без оных остаться.

Труднее всего оказалось сосредоточиться. Заставить себя не думать об Ольге, отрешиться от гложущих душу вопросов, превратиться в маленький сгусток огня, как требовалось согласно шархийской магической школе. Пришлось сначала сделать пару упражнений на концентрацию и только потом удалось разогреть стынущую кровь, разогнать тепло по окоченевшему телу и почувствовать наконец собственные руки и ноги.

Теперь можно было осмотреться и поискать ответы на вопросы. Для начала выяснить, где он находится. Судя по отросшей щетине, прошло недели две, значит, сейчас должна быть середина Голубой луны. Где в такое время еще лежит снег? Поморье? Как, во имя неба, его занесло в Поморье? В мир вернулась магия, и Мафей решил спасти друзей телепортом? Тогда где он сам? Пошел за подмогой? Выронил по дороге, как Толик короля? Промахнулся?

Кантор бросил взгляд на ближайшее надгробие, пытаясь по надписи определить, куда его занесло, но ни одной знакомой руны не увидел. Вернее, увидел одну, но не смог вспомнить, почему она кажется знакомой. Значит, не Поморье… неужели Ледяные острова? Да полно, с каких это пор варвары так аккуратненько оформляют могилки, да еще и пишут на них что-то, они же неграмотные…

Подойти спросить у кого-нибудь? Вон, к примеру, в конце аллеи сидят две девушки. Молоденькие и на вид безобидные. В худшем случае испугаются и убегут, но уж точно не набросятся, не побьют и не поволокут опять в гостеприимные лапы товарища Горбатого. А в лучшем – может быть, даже посочувствуют и помогут найти какую-нибудь одежду. Только бы не испугались, а то ведь чужой мужчина на кладбище, грязный, босой, в наручниках, да еще морда небритая не меньше недели, да еще и мистралиец, ко всему прочему…

Кантор поднялся на ноги, и земля под ними зыбко качнулась, поплыла в сторону, как она обычно делает, отказываясь держать на своей тверди пьяных и больных. Ничего странного, наверное, он не ел эти две недели, вот голова и кружится. Сейчас пройдет. А теперь медленно, спокойно, руку с браслетом убрать, лицу придать дружелюбное и безобидное выражение… И улыбаться, мать твою, улыбаться, может, благословение Эрулы поможет, и девушки не убегут…

Девушки эти показались ему странными еще издали, но, только приблизившись локтей на двадцать, Кантор понял, что именно было не так. Одежда. Если короткий полушубок и щегольские сапожки старшей отличались от знакомых нарядов лишь неуловимыми мелочами, то младшая с ног до головы, с тяжеленных громоздких ботинок до обтягивающей вязаной шапочки, выглядела как пришелец из иного мира. Кантор почти уверился, что действительно попал в иной мир, но его опять сбило с мысли то, чем это несуразное дитя в данный момент занималось.

На расчищенном от снега и прошлогоднего мусора участке влажной земли были вычерчены некие фигуры и символы, украшенные парой горящих свечек, кровавыми лужицами вокруг жертвенного кирпича и фрагментами садистски умерщвленной курицы. Перед всем этим художеством сидела на корточках сосредоточенная девочка и, протянув перед собой руки, в упор пялилась в некую неопределимую для посторонних точку. И от нее ощутимо несло знакомой с детства неклассической магией.